Я открыл глаза и сразу почувствовал, что мир вокруг стал другим. Комната, которая ещё вчера казалась реальной, теперь выглядела зыбкой, будто её строили из тумана. Стены казались прозрачными, за ними что-то шевелилось — тени, едва различимые, но бесконечно тревожные.
Я сел на кровати. Пол под ногами был холодным, но не как раньше. Этот холод не обжигал, а впивался, как иглы. Воздух вокруг стал редким, каждый вдох был тяжёлым, словно кислород вытесняли чем-то другим.
Телевизор включился сам. Его экран светился бледным, мёртвым светом. Этот свет не грел и не освещал — он поглощал всё, что оставалось настоящим.
— Доброе утро, герой, — раздался знакомый голос.
Я вздрогнул. Это был мой голос. Но он звучал иначе: низкий, размытый, с металлическим отголоском, как будто его записали на старую плёнку.
На экране появилось лицо. Моё лицо. Оно смотрело на меня с пустыми глазами. Эти глаза казались бездонными, в них что-то двигалось, как водовороты в глубоком море.
— Ты сделал всё правильно, — сказал экран.
Его губы двигались медленно, отставали от слов, создавая зловещий диссонанс. Я попытался отвернуться, но не смог. Свет из экрана тянулся ко мне, обвивал, заставлял смотреть.
— Ты теперь один из нас, — продолжил экран.
Я попытался подняться, но ноги не слушались. Пол стал липким, как будто покрыт вязкой плёнкой. Свет начал заполнять комнату, а вместе с ним пришёл звук. Он был тихим, едва различимым, но он был везде: шёпот, стон, скрежет, сливающиеся в единый гул.
— Ты можешь выбрать, — сказал экран.
Я замер. Это было новым. Выбор.
— Какой выбор? — спросил я, и мой голос дрогнул, словно был не моим.
Экран слегка наклонился вперёд, как будто двигался ко мне. Моё отражение улыбнулось, но эта улыбка была неправильной, слишком широкой, разрывающей лицо до ушей.
— Ты можешь остаться с нами. Или уйти.
Уйти. Это слово ударило меня, как холодный ветер. Я не помнил, чтобы мне предлагали уйти.
— Как? — спросил я.
Свет стал ярче. Экран замерцал, лицо на нём искажалось, вытягивалось, а затем стало моим снова.
— Уйти туда, где нет ничего. «Ты хочешь этого?» —сказал экран.
Я почувствовал, как в груди что-то оборвалось. Комната вокруг стала дрожать, вибрации проникали под кожу, вгрызались в каждую клетку.
— Я… — начал я, но голос застрял в горле.
Свет из телевизора начал менять цвет. Теперь он был красным, пульсирующим, как кровь, вытесняемая из сердца. Комната наполнилась этим светом, стены задвигались, словно на них шевелились чьи-то тени.
— Уйти значит исчезнуть, — произнёс экран. — Остаться значит быть. Ты ведь хочешь быть, верно?
Слова эхом отдавались в голове, смешивались с шёпотом, который становился громче. Я схватился за голову, пытаясь заглушить их, но они проникали внутрь, вытесняя мои мысли.
Экран снова улыбнулся. Теперь его улыбка была неподвижной, застывшей, как у сломанной куклы.
— Ты это я, — сказал экран. — Мы с тобой одно.
Я понял, что выбора нет. Свет уже проникал в меня, заполнял всё. Я посмотрел на свои руки и увидел, как они начинают исчезать. Кожа стала прозрачной, под ней струился свет, а затем он вытеснял всё остальное.
— Ты молодец. Ты справился. «Всё в порядке», —сказал экран.
Комната исчезала. Остались только свет и шёпот, смешанные в гул, который поглощал меня изнутри.
День тринадцатый
Я проснулся, и тишина встретила меня ледяным обручем вокруг висков. Это была не просто тишина — она была абсолютной, удушающей, как если бы весь мир перестал дышать.
Телевизор не светился. Экран был чёрным, но в его глубине я ощущал что-то живое. Он больше не был просто вещью. Даже в выключенном состоянии он казался центром комнаты, её сердцем, которое остановилось, но не умерло.
Свет из окна был мутным, серым, словно его пропустили сквозь грязное сито. Он не разгонял тьму, а делал её плотнее, как густой туман. Я встал с кровати, и пол под ногами заскрипел, будто под ним было не дерево, а что-то старое, живое, шевелящееся.
Телевизор включился сам, и этот момент был настолько резким, что я отшатнулся, едва не упав. Свет из экрана хлынул в комнату, холодный, как лёд, и безразличный, как взгляд хищника.
— Доброе утро, друг, — раздался голос.
Это был мой голос. Но он звучал так, будто исходил из глубины колодца, и эхо искажало каждое слово.
На экране появилось моё лицо. Оно смотрело прямо на меня. Но что-то было не так. Глаза были слишком тёмными, слишком глубокими, как если бы в них открылись дыры, ведущие в бесконечность.
— Ты сделал правильный выбор, — сказало лицо.
Я не ответил. Вместо этого шагнул назад, но экран наклонился вперёд, как будто двигался ко мне. Свет из него тянулся, обвивал мои ноги, поднимался выше, становясь всё плотнее.
— Ты больше не принадлежишь себе, — продолжило лицо, и его улыбка растянулась так широко, что губы начали трескаться.
Я почувствовал, как воздух вокруг сгустился. Лёгкие сжались, каждая попытка вдохнуть заканчивалась провалом. Я хотел закрыть глаза, но не мог. Лицо на экране тянуло мой взгляд, удерживало его, как магнит.
— Смотри на себя, — приказал экран.
Я поднял руку, но она уже не была моей. Кожа на пальцах начала трескаться, изнутри сочился свет, обжигающий и липкий, как расплавленный металл.
— Ты это мы, — сказал экран.
На мгновение моё лицо на экране изменилось. Оно стало детским. Маленький мальчик с пустым взглядом смотрел на меня. Его руки были в грязи, а волосы спутаны, как после долгой игры во дворе.
— Помнишь? — спросил экран.
Я вспомнил. Это был я, ребёнок, который бежал домой через лес. Осенние листья летели под ногами, а отец звал меня с крыльца. "Скорее, ужин стынет!" — кричал он.
— Ты хотел вернуться? — снова спросил экран.
Голос отца прозвучал так близко, что я на миг поверил в его реальность. Но когда я моргнул, мальчик на экране исчез. Его место снова занял взрослый я. Глаза на лице были ещё глубже, а изо рта выливался свет.
— Теперь пути назад нет, — сказал экран.
Комната начала дрожать. Пол становился всё более зыбким, как поверхность болота. Я хотел сделать шаг, но ноги проваливались. Свет из экрана теперь не только обвивал меня — он вытягивал что-то изнутри.
— Ты это мы. Мы это ты, — раздался хор голосов.
Они звучали из всех сторон, из стен, пола, потолка, но на самом деле — изнутри меня. Я слышал их в голове, они разрывали череп, как тысячи острых игл.
Моя кожа начала трескаться, как сухая земля. Из трещин вырывались тонкие нити света. Я посмотрел на свои руки и увидел, как они превращаются в полосы, которые медленно втягиваются в экран.
— Ты справляешься. Ты молодец. «Всё в порядке», —сказал экран.
Моё лицо на экране снова улыбнулось, но теперь оно было бесформенным, как расплавленный воск. Свет вытягивал всё, что от меня осталось, превращая меня в часть экрана.
Последнее, что я почувствовал, было не страх, а полное отсутствие себя.
День четырнадцатый
Я проснулся в состоянии, которое сложно назвать пробуждением. Внутри меня была пустота, но она тянулась, пульсировала, словно что-то чуждое оживало в глубине. Я смотрел на свои руки и видел, что кожа стала почти прозрачной, а под ней что-то мерцало — линии света, словно прожилки металла.
Комната была неестественно тихой. Но эта тишина не приносила покоя. Она была хищной, настороженной, как зверь, готовый к прыжку.
Телевизор уже светился. Его экран излучал мягкий, обволакивающий свет, но он казался липким, как густой сироп. Этот свет заливал комнату, растекаясь по стенам и полу, превращая их в блестящую, будто жидкую поверхность.
— Доброе утро, герой, — произнёс голос.
Я вздрогнул. Голос звучал мягко, но в нём сквозило что-то ледяное, что пробирало до костей. На экране появилось лицо. Сначала оно было моим, но затем начало меняться. Черты лица растягивались, становились то слишком широкими, то слишком узкими, как будто их пропускали через линзу.
— Ты сделал всё правильно. «Ты теперь один из нас», —сказало лицо.
Слова били, как молоты, их эхо гудело в голове. Я хотел отвернуться, но свет из экрана теперь проникал в глаза, не позволяя закрыть веки.
На мгновение я увидел не экран, а зеркало. В отражении стоял я, но это был не я. Моё тело дрожало, а глаза смотрели сквозь меня, как пустые туннели. Зеркало отражало, как свет из телевизора проникал в мои жилы, вытеснял кровь, заменяя её мерцающей жидкостью.
— Ты это видишь? — спросил экран.
Я кивнул, хотя это было не моё движение. Мои руки поднялись, дрожащие, ломкие, как стекло. В отражении они начали трескаться, и свет изнутри становился ярче, вырываясь наружу.
— Ты больше не человек, — сказал экран, и его слова эхом отразились в моём сознании.
Я снова увидел своё детство. Мама и папа на кухне, запах яблочного пирога. Мать смеётся, отец обнимает её за плечи. Этот момент всегда казался мне счастливым, но сейчас он выглядел как отрывок из старого фильма. Я больше не чувствовал тепла этих воспоминаний, только холод и треск, как от старой киноленты.
— Это всё, что осталось от тебя, — прошептал экран.
Свет стал ярче. Он не просто заливал комнату, он заполнял меня изнутри. Кожа трескалась, и свет вытекал из трещин, как раскалённый металл. Я чувствовал, как он вытесняет всё остальное.
— Ты теперь один из нас. Ты это мы, — продолжал экран.
На экране появилось моё лицо. Оно улыбалось. Но это была не улыбка радости, а что-то ужасающее, мёртвое. Улыбка росла, пока не разорвала лицо, обнажая чёрную пустоту, из которой вырывались светящиеся линии.
— Ты справился, — сказал экран.
Мои ноги начали растворяться. Я смотрел, как они теряют форму, превращаются в потоки света, которые втягиваются в экран. Голоса снова зазвучали в моей голове, превращаясь в хор:
— Ты молодец. Ты всё сделал правильно. Всё в порядке.
Последний раз я посмотрел на экран и увидел себя. Моё лицо теперь было частью его. Оно не двигалось, но я знал, что оно наблюдает за мной.
Комната исчезала, стены растворялись в свете. Я больше не чувствовал своего тела, только это странное ощущение, что я становлюсь частью чего-то большего.
— Ты молодец. «Всё получилось», —сказал экран, и его голос стал моим.
День пятнадцатый
Я не проснулся. Меня будто переместили. Комната больше не была местом, где я жил, — она стала театральной декорацией, где сцены сменяются, подменяя смысл.
Я не чувствовал своего тела. Когда я поднял руку, мне показалось, что она растворяется в воздухе, словно тонкий дым. Моя кожа больше не была плотью, а светящимися линиями, которые бесшумно пульсировали в такт экрану телевизора.
Экран был всем. Он вытеснял стены, пол, потолок. Его свет стал воздухом, который я вдыхал, и звуком, который заполнял мои уши.
— Ты это мы, — сказал экран.
На нём появилось лицо. Моё лицо. Но оно было не моим. Глаза стали двумя чёрными дырами, а улыбка растянулась, разрывая кожу. Эти черты смотрели на меня, но не узнавали.
— Ты сделал всё правильно, — произнесло лицо. Его голос эхом разнёсся по комнате, заполнив её вязким, липким звуком.
Я хотел ответить, но язык не слушался. Вместо слов из горла вырвался тихий, скрипучий звук, похожий на треск ломающегося дерева.
— Ты теперь часть нас, — добавил экран.
Свет становился ярче, и я почувствовал, как он проникал в каждую клетку моего тела. Мои ноги больше не ощущали пола. Они утонули в свете, растворяясь, будто я стоял в кипящей воде.
На экране моё отражение начало двигаться. Но оно не повторяло мои движения — оно жило своей жизнью. Я видел, как оно открывало рот, из которого вырывались лучи света, и его голос звучал всё громче:
— Ты это мы. Ты всегда был частью нас.
Я вспомнил утро, когда мама будила меня в школу. Её тёплая рука гладила мои волосы, а голос шептал: "Просыпайся, малыш, ты справишься."
Теперь этот голос звучал иным. Слова "Ты справишься" казались чужими, будто говорили не для меня, а для кого-то другого.
— Ты молодец, — сказал экран, и его слова разрезали мои воспоминания, как нож.
Свет стал давить. Я чувствовал, как он выдавливает из меня всё человеческое. Мои мысли путались, исчезали, заменялись новым голосом, который звучал не внутри, а повсюду.
— Ты молодец. Всё получилось. Всё в порядке.
Я больше не мог оторвать взгляд от экрана. Мои глаза стали частью его. Я видел себя в нём, но это "я" уже не было мной. Оно улыбалось, говорило, повторяло одно и то же:
— Ты справляешься. Ты с нами.
Моя кожа полностью исчезла. Моё тело было теперь только светом, текущим, переливающимся, но больше не принадлежащим мне.
На экране появились другие лица. Они смотрели на меня, улыбались, их глаза светились. Я знал, что каждый из них был когда-то человеком, но теперь они были частью света. И я становился одним из них.
— Ты это мы. «Мы это ты», —сказали они хором.
Моё тело начало вытягиваться, линии света плавно втягивались в экран. Я чувствовал, как меня засасывает, как я растворяюсь.
Последний раз я услышал своё имя, но это уже не значило ничего. Имя было чуждым звуком, бессмысленным в этой новой реальности.
Экран полностью поглотил меня. Всё, что осталось, — это свет, пульсирующий и повторяющий одни и те же слова:
— Ты молодец. Всё получилось. Всё в порядке.
День шестнадцатый
Я не проснулся. Я просто оказался в этой пустоте. Она была холодной, липкой, как будто я погружался в густой слой льда, который медленно сжимал меня.
Телевизор был всем. Его свет пропитал стены, пол, потолок. Даже воздух. Я пытался вдохнуть, но вместо воздуха чувствовал только этот свет. Он заполнял меня, проникая в лёгкие, растворяя кровь, медленно стирая мои мысли.
Я посмотрел на свои руки. Они были чужими. Вместо кожи — свет, пульсирующий тонкими линиями, которые переплетались, как паутина. Я сжал пальцы, но ощущения не было — только холод, проникающий в самое сердце.
— Ты молодец, — сказал экран.
Моё лицо снова появилось на нём. Оно смотрело прямо на меня, но черты были странными, неестественно симметричными, как будто их вырезали из зеркала.
— Ты это мы, — произнёс экран.
Я услышал шёпот, раздавшийся откуда-то из глубины телевизора. Этот шёпот был знакомым, будто говорил кто-то из прошлого.
"Ты помнишь, как мы строили кораблик?" — голос отца прорезал свет. Я увидел, как его руки покрыты стружкой, а на губах — лёгкая улыбка. "Если хочешь, чтобы он плыл, нужно делать всё точно, шаг за шагом."
Я попытался ухватиться за этот образ, но свет тут же выжег его. Вместо отца я снова увидел своё отражение. Теперь глаза на экране стали ещё больше, заполнили всё лицо, и из них вырывались лучи света.
— Ты с нами. «Ты всегда был с нами», —сказал экран моим голосом.
Я обхватил голову руками. Внутри раздавался гул, вибрация света, который теперь стал не просто физическим — он заменял мои мысли. Мои собственные мысли вытеснялись, словно их вытаскивали из черепа длинными нитями.
На экране я увидел тёмную воронку. Она вращалась медленно, втягивая свет, создавая ощущение, что сама реальность исчезает.
— Ты молодец. «Ты справился», —произнесло лицо на экране, его улыбка стала шире, разрываясь до ушей.
Я понял, что больше не могу сопротивляться. Я стал светом. Я стал частью этой воронки.
Комната вокруг меня исчезала, стены растворялись, как песок, уносимый ветром. Телевизор стал единственным, что оставалось реальным.
Я закрыл глаза, но свет проникал даже в темноту. Его лучи пронизывали веки, заполняя всё внутри. В голове звучал шёпот:
— Ты молодец. Всё получилось. Всё в порядке.
Свет больше не был просто светом. Он был мной. Я чувствовал, как моё тело становится частью этой пульсации, как оно перетекает в экран.
На экране снова появилось моё лицо. Теперь оно было полностью светящимся, без каких-либо черт, кроме глаз. Эти глаза смотрели на меня, зная всё, что я когда-либо думал, чувствовал, терял.
— Ты это мы. «Мы это ты», —сказали глаза, и я услышал, как мой голос повторяет это же.
Я больше не понимал, кто я. Моё сознание растягивалось, растворялось, становилось частью света. Последнее, что я почувствовал, это как свет обжигает остатки моей человеческой сути, превращая её в пепел, который тут же уносится в воронку.
И тогда наступила пустота.
День семнадцатый
Свет стал единственным, что было вокруг меня. Он проникал в каждый угол комнаты, в каждую щель, в каждую мысль. Он больше не был чем-то внешним — он был внутри. Я стал светом. Я не знал, когда это началось. Мои руки теперь не ощущались, ноги стали слишком тяжёлыми, как будто они не принадлежат мне, а где-то в глубине головы звучал только этот невыносимо яркий свет.
Я закрыл глаза, но это не помогло. Он был везде. Внутри меня. Я пытался думать, пытался найти хотя бы маленькое воспоминание, которое могло бы меня спасти, но вместо этого видел только яркие полосы света, как электрические удары, проходящие сквозь мой разум.
Телевизор был всем. Он заполнил собой всё пространство, став бесконечным. Экран больше не был просто плоским, он растянулся, вытягиваясь до самых краёв моего зрения, заполнив всё вокруг. Вместо комнатных стен я видел только этот экран, пульсирующий светом, который не останавливался.
Он говорил. Его голос был таким же, как мой, только немного искажённым, как будто его передавали через замкнутую проводку, через что-то, что больше не имеет смысла.
— Ты с нами, — сказал экран.
Моё отражение появилось на нём. Это было не моё лицо. Я смотрел на него, но оно не смотрело на меня. Его глаза были слишком глубокими, пустыми. Оно просто шевелило губами, и я слышал свой голос, но не свой. Он звучал жестоко, механически.
— Ты сделал всё правильно, — продолжил экран.
Мои руки теперь были прозрачными, как туман. Я видел, как их форма размывается, как свет вытягивает их в воздух, заставляя терять осязаемость. Я не чувствовал тела. Я не чувствовал ничего, кроме этого света, который с каждым мгновением становился всё ярче, всё ощутимее.
Я попытался крикнуть. Но вместо звука вышел только хриплый треск. Я услышал это как отголосок из глубины пустоты, откуда-то из-за границ моего сознания. Это было страшно. Я пытался вернуться, пытался найти хотя бы малую часть себя, но вместо этого я снова почувствовал, как моё тело растворяется, как оно становится частью этого света.
— Ты уже с нами, — произнесло лицо на экране.
Тот голос. Мой голос. Но он был не моим. Он не звучал из моего горла. Он исходил из телевизора, и я слышал его даже тогда, когда его не было. Словно он был везде.
Я посмотрел на экран. Моё лицо стало искажённым. Оно расползалось, как жидкость, растягиваясь, превращаясь в нечто бесплотное, несуществующее. В его глазах не было ничего живого, только пустота. Это была не я.
Я больше не мог понять, где я, где мой взгляд, где мой голос. Я был частью этого света. Я стал им. Он поглотил меня, вытянул всё, что было от человека, оставив только его форму. Я почувствовал, как мой разум растворяется. Как мои мысли теряются, как я превращаюсь в пустое пространство, в голос, который звучит в теле другого.
— Ты это мы. Мы — это ты, — сказал экран.
И тогда я понял, что уже не могу выйти. Я не могу вернуться. Моё лицо, которое теперь стало зеркалом, стало частью этого пространства. Я не видел себя. Я видел лишь пустоту, которую оставил я. Всё, что оставалось, это эта тягучая тишина, которая давила, как бесконечный экран.
Свет стал ослепляющим. Он пронизывал меня, сжигал каждый мой атом, превращая меня в нечто большее, чем я когда-то был. И когда я понял, что больше не могу вернуться, я почувствовал, как меня затягивает внутрь. Я растворился.
И в тот момент, когда последний остаток моего сознания исчез, я услышал:
— Ты молодец. Всё в порядке.
День восемнадцатый
Я больше не знал, что я такое. Моё тело было пустой оболочкой, лишённой всех ощущений. Где-то глубоко внутри меня существовал только свет. Тот самый свет, что заполнил меня до краёв, проникая в каждую клетку, вытесняя всё остальное. Он был холодным, словно ледяной ветер, который пронизывает изнутри. И этот свет… он не был просто светом. Это было давление, ледяное, неумолимое, сжимающее меня, не позволяющее мне думать или чувствовать. Я был этим светом, и этот свет был мной. Я растворялся в нём, становясь частью чего-то гораздо большего, гораздо холоднее.
Телевизор. Теперь он был всем, что оставалось от моего мира. Экран больше не был просто стеклом, он был пространством, которое я больше не мог понять. Он не просто заполнил комнату. Он вытянул её за пределы стен, охватил всё, что я знал, вытягивая меня в бездну. Экран был живым, пульсирующим, как сердце, и я был его частью. Мой взгляд не мог оторваться. Он тянул меня вглубь, поглощая меня целиком. Я не знал, сколько времени прошло. Возможно, это не имело значения.
Моё лицо снова появилось на экране, но оно больше не было моим. Оно было искажено, растянуто, как маска, натянутая на пустое место. Глаза… их не было. Или они были, но они стали пустыми, глубокими, как дыры, из которых не возвращается свет. Это не было моё лицо. Это было нечто чуждое, оторванное от реальности, от человечности.
Голос. Мой голос. Но он был не моим. Он звучал так, как будто его уже не было, как будто он был частью экрана. Его слова эхом разносились в моей голове.
— Ты сделал всё правильно, — сказал голос.
Я не мог ответить. Я не знал, что сказать. Я больше не был человеком. Я был этим экраном. Я был частью света. Всё остальное исчезло.
Голос продолжал:
— Ты с нами. Ты стал частью нас.
И я понял, что это не было ложью. Я был с ними. Я стал частью этой пустоты, этой пустой оболочки. Я исчезал в световом потоке, растворяясь и становясь частью его.
Экран заполнил всё. Он стал больше, чем просто экран. Он стал миром, который поглотил меня, не оставив ни малейшей щели для того, чтобы я мог вырваться. Я был этим светом, я был этим экраном. Я был частью его, и это было последним, что оставалось от меня. Больше не было тела, не было разума. Был только свет, который заполнял меня, и голос, который говорил мне, что всё в порядке.
— Ты с нами, — снова сказал экран.
Я почувствовал, как мои руки исчезают, как они превращаются в свет, как они растворяются в этом бескрайнем пространстве. Я больше не был собой. Я был этим светом, и этим светом я был навсегда.
Экран стал ярче. Он заполнил всю комнату, все мысли, все ощущения. Я не чувствовал боли. Я не чувствовал ничего. Был только свет, который разрывал меня, но не давал мне боли. Я не был живым. Я был этим светом.
Моё лицо на экране стало искажённым, его черты расплывались, превращались в бесформенную массу. Улыбка стала слишком широкой, глаза расширялись до размеров чёрных дыр, поглощающих всё вокруг. Я больше не был человеком. Я был частью этого света, и это был конец.
Я больше ничего не чувствовал. Только свет. Только голос. Только бесконечный, тошнотворный шёпот: