Глава 7
Латвия. Рига. Бабель
2023 г.
В 2023-м путешествовать россиянину по Европе на мотоцикле, да еще и с немецкими номерами — решение куда более прагматичное, чем на дорогом внедорожнике с российской айдентикой. Эстонские таможенники, и в мирное время державшие в тонусе не только русичей, но и соседних латышей, этим летом не пропускали без досмотра ни одну русскую машину. Разъезжая по шикарным эстонским дорогам на неприметных автомобилях, они выхватывали из потока приглянувшегося им бедолагу с номерами RUS и дотошно досматривали его содержимое с известной неспешностью.
Поэтому ровно в 13:00, на час раньше срока, без досмотров и в хорошем настроении, я прибыл в рижскую гостиницу «Виктория».
Богдана Pop-off’a там, разумеется, еще не было.
Я успел заселиться в номер, сходить пообедать, выкурить одну сигару до и одну после похода в кафе, а маг так и не объявился. Наконец, около 17:30, его бренное тело буквально вползло в лобби отеля, где я пил чай и в очередной раз безуспешно пытался оплатить полную версию приложения «ВсеМирский».
— Как тут не вспомнить шутку про разницу между Латвией и Эстонией, — сказал я, когда маг без сил рухнул в кресло рядом со мной.
— Тут уж не до шуток, — угрюмо сказал Богдан. — Никакого зла на них не хватает.
Следующие десять минут он в красках описывал, как его шикарный джип с русскими номерами был подвергнут тотальному досмотру эстонской таможней. Пантограф, амулеты, даже свечи — все было тщательно осмотрено. Богдан устал втолковывать неторопливым эстонцам, что везет не предметы роскоши и не антиквариат, а реквизиты для сеансов общения с духами.
— А когда они про духов услышали, — со вздохом произнес Богдан, — пришлось еще два часа объяснять им, что это не задание русских спецслужб, а…
— Метафизическая форма бизнеса, — закончил за него я.
— Ну да, вроде того. Ты тоже в их лапы угодил? — спросил Богдан.
— Вся Эстония — «зеленый коридор» для мотоциклистов, — с довольной ухмылкой ответил я. — Ты как, кстати, насчет байка не надумал?
Судя по тоскливому взгляду Богдана, он сейчас думал только об ужине, кровати и мягкой подушке — даже на обиду сил не хватало.
Однако не успел он сказать еще хоть слово, как его мобильник взорвался рингтоном. Скрипнув зубами, маг вытащил телефон и посмотрел на экран. Тяжелый вздох — и вкрадчивое:
— Да, Глеб. — Пауза. — Да, приехал. Нет, еще не успел. Вот, только в лобби зашел. Где? Да нет, таможня. Да я бы завтра… в смысле, завтра поедем уже, а сеанс сейчас проведем. Да, только чемодан уберу. — И снова пауза. — Конечно, отчет сброшу. Все, связь.
Богдан сбросил вызов — и, швырнув телефон на журнальный столик, протяжно вздохнул.
— Глеб Иваныч за литературный код волнуется, — то ли без умысла, то ли с долей сарказма пояснил маг. — Сейчас, вещи в номер отнесу, майку переодену, и пойдем.
Я кивнул, и он с трудом поднялся и потопал за ключом.
Через полчаса мы брели по залитой солнцем улице Александра Чака. Яркие витрины магазинчиков и кафе манили нас к себе, но наш скромный отряд из двух человек упрямо двигался к театру, гордо именуемому «Общество свободных актеров» — именно в этом здании, со слов Богдана, находился некогда любительский драмкружок, куда ходил и Бабель.
— Здесь он типа первые шаги совершал свои в драматургии, — тяжело дыша от усталости, выговорил маг. — Именно поэтому это место силы для него, и там мы попробуем с ним переговорить.
Лямка богдановского рюкзака, как я заметил, уже потихоньку начала рваться. Еще немного — и магу, кажется, придется носить спиритический скарб в подоле его длинной майки.
— Пора уже торбу менять скоро, — с усмешкой сказал я.
Богдан отмахнулся.
— Она еще нас обоих переживет.
— От медиума это слышать весьма оптимистично.
— Всегда пожалуйста, — проворчал маг.
Он казался еще более недовольным, чем обычно. Видимо, эстонский досмотр его изрядно утомил и напряг, а наш заказчик, великий в будущем литератор Глеб Простой, усугубил телефонным допросом и без того ужасное состояние Богдана.
И тем не менее ради денег медиум готов был трудиться не покладая рук. Если, конечно, слово «трудиться» подходило под описание ситуации с вызовом духов и вещанием заученных наизусть монологов, стилизованных под литераторов прошлого.
Впрочем, километры дорог в переходах между европейскими местами русских писателей были весьма внушительны, и я всерьез опасался за физическую способность мага их преодолеть. Сроки сжатые, а покрывать сотни миль в день — работа для сильных духом. Возможно, конечно, чтобы докатить до светлого будущего в виде внушительной суммы карбованцев, Pop-off будет черпать силу у духов прошлого… Посмотрим.
Когда мы подошли к двери самодеятельного театра, изнутри доносились приглушенные голоса и музыка. Богдану пришлось постучать три раза, прежде чем нам открыл тощий мужчина с горбатым носом и темными кучерявыми волосами.
— Добрый вечер, — пародируя прибалтийский прононс, поздоровался Богдан.
Кучерявый нахмурился.
— Русские?
Богдан с облегчением выдохнул.
— Русские.
— Вы на спектакль?
— Мы на спиритический сеанс, — покосившись на меня, неуверенно объяснил Богдан.
— Чего? — Кучерявый покосился на меня. — Вы пьяные, что ли?
— К сожалению, нет, — ответил я. — Но сеанс нам правда надо провести.
Кучерявый некоторое время переваривал информацию. В какой-то момент мне даже показалось, что я слышу, как со скрипом крутятся шестеренки в его голове.
Наконец он спросил:
— А с кем вы хотите пообщаться?
— В смысле — с каким духом? — осторожно уточнил я.
— Ну да. На спиритическом сеансе ведь общаются с духами?
— Бабель, — нехотя сказал Богдан.
— Бабель — это достойно, — с уважением сказал Кучерявый. — Но он же тут никогда не бывал.
Я едва не подавился смехом. Маг покосился в мою сторону и с заискивающим раздражением ответил:
— Бывал, конечно. Просто… не афишировал это. 1903–1905 годы, потом в Киев убыл.
Переведя взгляд на незнакомца, Богдан, доверительно улыбаясь, достал из кармана аккуратно сложенную купюру в 100 евро и будто украдкой сунул ее в руку самодеятельному театралу. Тот пошуршал банкнотой в кулаке, пожевал губу и растерянно выдавил:
— Ну да, что-то такое припоминаю. Да и вы так уверены, что было бы свинством вас не пустить. Идите за мной.
И первым скрылся в здании.
Ну отлично, подумал я. Получается, Богдан напутал, и Бабель не жил в Латвии? А что будет, если Глеб об этом узнает? Тем более день беспощадно клонился к ночи, а мы все еще не провели очередной сеанс. Еще немного, и Глеб снова начнет трезвонить Богдану в попытке узнать, что рассказал почтенный еврей Исаак, и наверняка придет в ярость, когда узнает, что Бабель в Риге никогда не был.
Хотя, если вдуматься, маг мог и без реального визита писателя в Латвию вещать мне от его лица все, что заблагорассудится. Уверен, на самом дне его потрепанного рюкзака имеются самые подробные конспекты.
Мы шли темными коридорами, слыша голоса разных людей, но не видя говоривших. Играла музыка — теперь я понял, что это был тихий джаз. Вспомнился эпизод Всемирского с Булгаковым. Даже жаль, что нейросеть упрямо не хочет оплачиваться. Я бы с удовольствием почитал историю про Бабеля и ИИ незадолго до обвинений в госизмене…
— Прошу сюда, — сказал Кучерявый и распахнул перед нами дверь какой-то каморки.
Мы вошли внутрь. Старая парта, пара скамеек, одинокая лампочка под потолком желтеет, словно электронная груша.
— Что это за место? — распорядительно уточнил Богдан.
— Ну как же? — Кучерявый удивился. — В этой каморке в те годы квартировался драматический кружок. Если Бабель правда тут был, он наверняка его посещал.
— Да это же… просто подарок судьбы! — просияв, воскликнул Богдан. — Мы так утомились в дороге, а тут вы… и эта каморка… настоящее везение!
— Да ладно вам, — отмахнулся Кучерявый. — Вас, может, чаем или кофе угостить? У нас там репетиция идет, все в наличии…
— Нет-нет, спасибо, нам бы поскорей духа вызвать, мы поболтаем и пойдем, — с виноватой улыбкой сказал Богдан.
— А… почему «поскорей»? — Кучерявый растерянно улыбнулся. — Куда он денется, дух Бабеля?
«Если его все равно тут нет», — хотел я вставить ремарку, но чудом сдержался.
— Долго объяснять, — спешно сказал Богдан — видимо, боялся, что я наговорю лишнего. — Так что спасибо вам за помощь, но дальше мы сами…
Кучерявый посмотрел на меня, но я лишь пожал плечами. Мне вовсе не улыбалось в очередной раз посвящать встреченного нам человека в странный план Глеба Простого по завоеванию литературного величия.
— Ладно, как знаете, — со вздохом произнес Кучерявый и ушел, прикрыв за собой дверь.
Богдан открыл рюкзак и первым делом бросил мне пакет из фольги, а сам занялся приготовлениями. Я уже знал ритуал наизусть.
Камни. Свечи. Пантограф. Руки на стальной клюв…
— О, дух Бабеля, приди! — воскликнул Богдан.
Пока маг начинал сеанс, я созерцал висящую на стене афишу спектакля — как раз по «Одесским рассказам» Бабеля. Лишь несколько мгновений спустя я понял, что Богдан уже какое-то время сидит неподвижно и тихо, и спросил:
— Вы здесь, Исаак Эммануилович?
Богдан медленно открыл глаза, посмотрел на меня с иронией и спросил:
— А кто спрашивает?
— Макс Привезенцев, писатель-путешественник.
— Я так и знал, что ты пописываешь, — прищурившись, заявил Богдан-Бабель. — У тебя и взгляд такой... Ты как будто никуда не смотришь. И что же ты от меня хочешь, писатель-путешественник Макс?
— Дело в том, что я в путешествии собираю информацию для другого литератора, Глеба Простого…
— Информацию собираете? — Богдан-Бабель прищурился. — Но он же вроде литератор, а не чекист. Зачем ему моя информация? Пусть собирает свою!
Богдан-Бабель неплохо играл, и мне стоило большого труда, чтобы не улыбнуться и терпеливо пояснить:
— Он не о вас собирает, а о литературном коде.
— О, так на эту тему даже говорить опасно. Мы вообще где?
— Ну как же — Рига.
— А, Рига. Это еще куда ни шло для такого разговора. В Одессе я бы и слова на этот счет не сказал.
— А тут — скажете?
— А тут — скажу. Но немного. Сами знаете, наверное, что я всегда тяготел к малой форме. А большую так и не дописал — поспешили меня расстрелять. И даже дружба с Алексеем Максимовичем не помогла, да-с…
— Вы про Горького? — осторожно уточнил я.
— Ну да, конечно. Какое же странное время было!.. СССР отправил меня, чтобы убедить Горького вернуться на родину, а меж тем поездка в Европу едва не убедила меня самого остаться во Франции, с мамой и сестрой. А как славно мы с Алексеем Максимовичем проводили время на Капри! Но, взвесив все «за» и «против», мы все же решили вернуться… сейчас уж и не скажу точно, хотел я этого тогда или нет…
— А чего точно хотели?
— Денег и женщин. Но и то, и то я получал прекрасно и за пределами Союза, и в его границах. Не знаю, не знаю, чем меня так манил СССР. Может быть, имел место азарт?
— А вы были азартным человеком?
— О, более чем. — Богдан-Бабель улыбнулся. — Вы, возможно, в курсе, что я нередко продавал один и тот же рассказ нескольким советским издательствам. А потом сидел и фантазировал — что будет, если все номера выйдут в один день. Хотя еще больше я любил авансы.
— За что любили?
— Ну как же? Ничего еще не написано, а деньги уже получены. Благодать. Жаль, что с женщинами так не работало… Они были роскошными чудесными потрясающими, все до единой… Простите. Ввечеру на меня вновь наваливаются прилагательные, хотя больше одного даже в описание самых невероятных дам ставить не следует. Считайте это крохотным штрихом из массива, который собой представляет литературный код.
Мне потребовалась небольшая пауза, чтобы осмыслить сказанное Богданом-Бабелем. Наконец я сказал:
— А насколько вообще важен литературный код для писателя? И что он дает читателю?
— Интересно вы спросили. Литературный код не просто важен, без него литературы не случится. Но ирония в том, что он, этот код, уникален, у каждого свой. Как и читатель.
— Но есть же читатели, которые читают все подряд?
— А за любовь таких бороться нет смысла. — Богдан-Бабель развел руками. — Для подобных чтение — пахота или… спорт? Наверное. Цель — не получить удовольствие в процессе, а добраться до финиша, чтобы принять или отвергнуть текст. В итоге чтение оборачивается банальным референдумом.
— Как же тогда найти свой код и своего читателя?
Богдан-Бабель задумался ненадолго, будто подзабыл текст (а может, и правда забыл — от усталости из-за трудной дороги). Наконец он сказал:
— Вы обращали внимание, как я выдерживал ритм и слог речи на идише, особенно в диалогах? Это то, без чего никакой код не работает. Это, мой друг, уникальность. Это делает ваш стиль узнаваемым.
— Но узнаваемые детали надо же нанизывать на какой-то базис, — заметил я.
— А это безусловно. Но базис надо найти. Часто молодые литераторы утопают в метафорах. Это отвлекает от главного. Важней всего для рассказчика что?
— Рассказать историю?
— Да уже все без меня знаете! — Богдан-Бабель радостно хлопнул в ладоши. — А все, что отвлекает, надо выбрасывать. И вы тут, конечно, можете спросить — а как же Набоков? А я скажу — не знаю, как он, мы не общаемся. Хотите, сами поговорите с ним в Берлине. Я слышал, болтать он любил.
— Но вы же сами начинали с цветистого языка, — заметил я.
— В Одессе говорят — неважно, как ты начал, главное, как ты кончил. Оставьте пошлые мысли, это про жизнь! Поздние рассказы, если помните, написаны в строгой и сдержанной манере. Ничего лишнего. Также важно работать с семантикой. Как там у вас переименовали американские трактиры «Макдональдс»?
— «Вкусно и точка».
— Так вот: секвестируя смысл логической семантикой, можно продолжить: «Вкус… очка». Хе-хе.
Бабель-Богдан ухмыльнулся. Если на минутку представить, что мы действительно общались с духом покойного одесского литератора, можно было бы удивиться, как российские инициаторы ребрендинга американской закусочной умудрились дать повод для шуток в потустороннем мире. Но мне казалось правильным дежурно отбывать свою роль. В каком-то смысле это был театр одного актера — Богдана, — а я был активным зрителем, которого удерживали здесь только контракт с Глебом и любопытство.
Поэтому я спросил:
— А почему с годами приходит такое понимание?
— Не знаю, — сказал Богдан-Бабель. — Возможно, чем меньше тебе осталось, тем меньше хочется тратить время на что-то неважное. Кому нужно описание воротника статиста, едущего с героем в одном автобусе? Нам нужен герой, нужна угроза ему и пути для отступления, чтобы мы видели шанс на спасение. Но самое важное — чтобы герой, словно жук, желая спастись, на деле закапывал себя все глубже. Такая вот ирония. Именно такая драма жива, потому что граничит со смертью… и нередко ею заканчивается. Как у меня со Стрекозой.
— «Стрекозой»? — не понял я. — Это… ваш рассказ, простите? Или…
— Это была моя последняя любовь, — с грустной улыбкой ответил Богдан-Бабель. — Я жизни себе без нее не представлял, поэтому ходил, убитый горем, когда моя Женечка свела счеты с жизнью. И ее муж, нарком Николай Ежов, решил смиловаться надо мной и способствовал моему аресту, а после — и расстрелу. Такой вот был добрый малый.
Богдан-Бабель смолк ненадолго, а потом сказал:
— Всю дорогу у меня был выбор — отступить или продолжить. Я продолжал, и было мне хорошо, но был ли это путь в глубину?.. Как знать.
— Одним словом, вы сами себя загнали в угол.
— Одним словом — два слова. — Богдан-Бабель лукаво улыбнулся. — Подумайте об этом. А пока — прощайте, Макс. Удачи в Берлине. К слову, мы со Стрекозой познакомились именно там.
Богдан-Бабель подмигнул мне — и внезапно закашлялся, да так, что невольно погасил стоящие на столе свечи.
— С вами все в порядке, Исаак Эммануилович? — спросил я.
Богдан-Бабель поднял на меня глаза и с надеждой уточнил:
— Значит, было?
— Было? В смысле, все закончилось? — удивился я. — Не слишком ли быстро?
— А сколько прошло?
— Да минут десять от силы. Глеб точно не разозлится?
— Глеба я беру на себя, — устало сказал Богдан. — Повторять это я точно не буду. И так много сил отбирает. Пойдем в гостиницу, а?
Я хотел сыронизировать, что-де как Бабель с нами говорил вообще, если в Риге никогда не был, но, окинув мага взглядом, передумал. Чуть ли не впервые за время нашего путешествия медиум не пытался выглядеть крутым магом, знающим о жизни и смерти куда больше обычного мещанина. Сейчас передо мной был человек, который просто дико устал и мечтал прилечь как можно скорей.
Я помог Богдану собрать вещи в рюкзак, и мы вышли из комнаты. В темных коридорах театра нам встретился Кучерявый; он повторял текст своей роли и поэтому не стал нас провожать — лишь махнул рукой и продолжил шептать:
— «Мы должны задушить Беню Крика, — сказал он, — потому что там, где есть государь император, там нет короля. Сегодня, когда Крик выдает замуж сестру и все они будут там, сегодня нужно сделать облаву...»[1]
Обратный путь прошел в вялом обсуждении сеанса. Узнав про Набокова и Берлин, Богдан заметно оживился:
— Германия — это отлично! Значит, поедем туда.
— Германия отлична для кого? — осторожно уточнил я.
— Для поиска литературного кода, конечно же, — нашелся маг.
И снова я решил пожалеть его и избавить от язвительных уточняющих вопросов. Хватит с него и оправданий перед Глебом, который уже трижды нарушал тишину звонками, — маг упрямо сбрасывал его вызовы.
Когда мы уже стояли у порога гостиницы, Богдан попросил:
— Ты тоже трубку не бери, ладно? Я сам ему позвоню, сразу как в номер зайду.
Я нехотя кивнул. Невольно мне пришлось принять темную сторону Богдана — просто потому, что еще более черная сторона «Team Prostoy» в лице избалованного отпрыска Ивана Иваныча нравилась мне куда меньше.
Когда мы распрощались и разбрелись по номерам, я снова уселся за Всемирского. После того, как оплата снова не прошла, я позвонил знакомому хакеру, и он посоветовал очистить кэш компа. Я последовал его совету… и все внезапно получилось.
Маленький триумф на излете дня вдохновил меня, и я, недолго думая, написал:
«Свидание с Бабелем в тюрьме НКВД “Сухановская” за месяц до расстрела. Приговор неизвестен».
И Всемирский тут же начал вещать — как будто подпитка в виде денег ускорила его раза в четыре…
[1] Исаак Бабель, «Одесские рассказы».
Латвия. Рига. Бабель
2023 г.
В 2023-м путешествовать россиянину по Европе на мотоцикле, да еще и с немецкими номерами — решение куда более прагматичное, чем на дорогом внедорожнике с российской айдентикой. Эстонские таможенники, и в мирное время державшие в тонусе не только русичей, но и соседних латышей, этим летом не пропускали без досмотра ни одну русскую машину. Разъезжая по шикарным эстонским дорогам на неприметных автомобилях, они выхватывали из потока приглянувшегося им бедолагу с номерами RUS и дотошно досматривали его содержимое с известной неспешностью.
Поэтому ровно в 13:00, на час раньше срока, без досмотров и в хорошем настроении, я прибыл в рижскую гостиницу «Виктория».
Богдана Pop-off’a там, разумеется, еще не было.
Я успел заселиться в номер, сходить пообедать, выкурить одну сигару до и одну после похода в кафе, а маг так и не объявился. Наконец, около 17:30, его бренное тело буквально вползло в лобби отеля, где я пил чай и в очередной раз безуспешно пытался оплатить полную версию приложения «ВсеМирский».
— Как тут не вспомнить шутку про разницу между Латвией и Эстонией, — сказал я, когда маг без сил рухнул в кресло рядом со мной.
— Тут уж не до шуток, — угрюмо сказал Богдан. — Никакого зла на них не хватает.
Следующие десять минут он в красках описывал, как его шикарный джип с русскими номерами был подвергнут тотальному досмотру эстонской таможней. Пантограф, амулеты, даже свечи — все было тщательно осмотрено. Богдан устал втолковывать неторопливым эстонцам, что везет не предметы роскоши и не антиквариат, а реквизиты для сеансов общения с духами.
— А когда они про духов услышали, — со вздохом произнес Богдан, — пришлось еще два часа объяснять им, что это не задание русских спецслужб, а…
— Метафизическая форма бизнеса, — закончил за него я.
— Ну да, вроде того. Ты тоже в их лапы угодил? — спросил Богдан.
— Вся Эстония — «зеленый коридор» для мотоциклистов, — с довольной ухмылкой ответил я. — Ты как, кстати, насчет байка не надумал?
Судя по тоскливому взгляду Богдана, он сейчас думал только об ужине, кровати и мягкой подушке — даже на обиду сил не хватало.
Однако не успел он сказать еще хоть слово, как его мобильник взорвался рингтоном. Скрипнув зубами, маг вытащил телефон и посмотрел на экран. Тяжелый вздох — и вкрадчивое:
— Да, Глеб. — Пауза. — Да, приехал. Нет, еще не успел. Вот, только в лобби зашел. Где? Да нет, таможня. Да я бы завтра… в смысле, завтра поедем уже, а сеанс сейчас проведем. Да, только чемодан уберу. — И снова пауза. — Конечно, отчет сброшу. Все, связь.
Богдан сбросил вызов — и, швырнув телефон на журнальный столик, протяжно вздохнул.
— Глеб Иваныч за литературный код волнуется, — то ли без умысла, то ли с долей сарказма пояснил маг. — Сейчас, вещи в номер отнесу, майку переодену, и пойдем.
Я кивнул, и он с трудом поднялся и потопал за ключом.
Через полчаса мы брели по залитой солнцем улице Александра Чака. Яркие витрины магазинчиков и кафе манили нас к себе, но наш скромный отряд из двух человек упрямо двигался к театру, гордо именуемому «Общество свободных актеров» — именно в этом здании, со слов Богдана, находился некогда любительский драмкружок, куда ходил и Бабель.
— Здесь он типа первые шаги совершал свои в драматургии, — тяжело дыша от усталости, выговорил маг. — Именно поэтому это место силы для него, и там мы попробуем с ним переговорить.
Лямка богдановского рюкзака, как я заметил, уже потихоньку начала рваться. Еще немного — и магу, кажется, придется носить спиритический скарб в подоле его длинной майки.
— Пора уже торбу менять скоро, — с усмешкой сказал я.
Богдан отмахнулся.
— Она еще нас обоих переживет.
— От медиума это слышать весьма оптимистично.
— Всегда пожалуйста, — проворчал маг.
Он казался еще более недовольным, чем обычно. Видимо, эстонский досмотр его изрядно утомил и напряг, а наш заказчик, великий в будущем литератор Глеб Простой, усугубил телефонным допросом и без того ужасное состояние Богдана.
И тем не менее ради денег медиум готов был трудиться не покладая рук. Если, конечно, слово «трудиться» подходило под описание ситуации с вызовом духов и вещанием заученных наизусть монологов, стилизованных под литераторов прошлого.
Впрочем, километры дорог в переходах между европейскими местами русских писателей были весьма внушительны, и я всерьез опасался за физическую способность мага их преодолеть. Сроки сжатые, а покрывать сотни миль в день — работа для сильных духом. Возможно, конечно, чтобы докатить до светлого будущего в виде внушительной суммы карбованцев, Pop-off будет черпать силу у духов прошлого… Посмотрим.
Когда мы подошли к двери самодеятельного театра, изнутри доносились приглушенные голоса и музыка. Богдану пришлось постучать три раза, прежде чем нам открыл тощий мужчина с горбатым носом и темными кучерявыми волосами.
— Добрый вечер, — пародируя прибалтийский прононс, поздоровался Богдан.
Кучерявый нахмурился.
— Русские?
Богдан с облегчением выдохнул.
— Русские.
— Вы на спектакль?
— Мы на спиритический сеанс, — покосившись на меня, неуверенно объяснил Богдан.
— Чего? — Кучерявый покосился на меня. — Вы пьяные, что ли?
— К сожалению, нет, — ответил я. — Но сеанс нам правда надо провести.
Кучерявый некоторое время переваривал информацию. В какой-то момент мне даже показалось, что я слышу, как со скрипом крутятся шестеренки в его голове.
Наконец он спросил:
— А с кем вы хотите пообщаться?
— В смысле — с каким духом? — осторожно уточнил я.
— Ну да. На спиритическом сеансе ведь общаются с духами?
— Бабель, — нехотя сказал Богдан.
— Бабель — это достойно, — с уважением сказал Кучерявый. — Но он же тут никогда не бывал.
Я едва не подавился смехом. Маг покосился в мою сторону и с заискивающим раздражением ответил:
— Бывал, конечно. Просто… не афишировал это. 1903–1905 годы, потом в Киев убыл.
Переведя взгляд на незнакомца, Богдан, доверительно улыбаясь, достал из кармана аккуратно сложенную купюру в 100 евро и будто украдкой сунул ее в руку самодеятельному театралу. Тот пошуршал банкнотой в кулаке, пожевал губу и растерянно выдавил:
— Ну да, что-то такое припоминаю. Да и вы так уверены, что было бы свинством вас не пустить. Идите за мной.
И первым скрылся в здании.
Ну отлично, подумал я. Получается, Богдан напутал, и Бабель не жил в Латвии? А что будет, если Глеб об этом узнает? Тем более день беспощадно клонился к ночи, а мы все еще не провели очередной сеанс. Еще немного, и Глеб снова начнет трезвонить Богдану в попытке узнать, что рассказал почтенный еврей Исаак, и наверняка придет в ярость, когда узнает, что Бабель в Риге никогда не был.
Хотя, если вдуматься, маг мог и без реального визита писателя в Латвию вещать мне от его лица все, что заблагорассудится. Уверен, на самом дне его потрепанного рюкзака имеются самые подробные конспекты.
Мы шли темными коридорами, слыша голоса разных людей, но не видя говоривших. Играла музыка — теперь я понял, что это был тихий джаз. Вспомнился эпизод Всемирского с Булгаковым. Даже жаль, что нейросеть упрямо не хочет оплачиваться. Я бы с удовольствием почитал историю про Бабеля и ИИ незадолго до обвинений в госизмене…
— Прошу сюда, — сказал Кучерявый и распахнул перед нами дверь какой-то каморки.
Мы вошли внутрь. Старая парта, пара скамеек, одинокая лампочка под потолком желтеет, словно электронная груша.
— Что это за место? — распорядительно уточнил Богдан.
— Ну как же? — Кучерявый удивился. — В этой каморке в те годы квартировался драматический кружок. Если Бабель правда тут был, он наверняка его посещал.
— Да это же… просто подарок судьбы! — просияв, воскликнул Богдан. — Мы так утомились в дороге, а тут вы… и эта каморка… настоящее везение!
— Да ладно вам, — отмахнулся Кучерявый. — Вас, может, чаем или кофе угостить? У нас там репетиция идет, все в наличии…
— Нет-нет, спасибо, нам бы поскорей духа вызвать, мы поболтаем и пойдем, — с виноватой улыбкой сказал Богдан.
— А… почему «поскорей»? — Кучерявый растерянно улыбнулся. — Куда он денется, дух Бабеля?
«Если его все равно тут нет», — хотел я вставить ремарку, но чудом сдержался.
— Долго объяснять, — спешно сказал Богдан — видимо, боялся, что я наговорю лишнего. — Так что спасибо вам за помощь, но дальше мы сами…
Кучерявый посмотрел на меня, но я лишь пожал плечами. Мне вовсе не улыбалось в очередной раз посвящать встреченного нам человека в странный план Глеба Простого по завоеванию литературного величия.
— Ладно, как знаете, — со вздохом произнес Кучерявый и ушел, прикрыв за собой дверь.
Богдан открыл рюкзак и первым делом бросил мне пакет из фольги, а сам занялся приготовлениями. Я уже знал ритуал наизусть.
Камни. Свечи. Пантограф. Руки на стальной клюв…
— О, дух Бабеля, приди! — воскликнул Богдан.
Пока маг начинал сеанс, я созерцал висящую на стене афишу спектакля — как раз по «Одесским рассказам» Бабеля. Лишь несколько мгновений спустя я понял, что Богдан уже какое-то время сидит неподвижно и тихо, и спросил:
— Вы здесь, Исаак Эммануилович?
Богдан медленно открыл глаза, посмотрел на меня с иронией и спросил:
— А кто спрашивает?
— Макс Привезенцев, писатель-путешественник.
— Я так и знал, что ты пописываешь, — прищурившись, заявил Богдан-Бабель. — У тебя и взгляд такой... Ты как будто никуда не смотришь. И что же ты от меня хочешь, писатель-путешественник Макс?
— Дело в том, что я в путешествии собираю информацию для другого литератора, Глеба Простого…
— Информацию собираете? — Богдан-Бабель прищурился. — Но он же вроде литератор, а не чекист. Зачем ему моя информация? Пусть собирает свою!
Богдан-Бабель неплохо играл, и мне стоило большого труда, чтобы не улыбнуться и терпеливо пояснить:
— Он не о вас собирает, а о литературном коде.
— О, так на эту тему даже говорить опасно. Мы вообще где?
— Ну как же — Рига.
— А, Рига. Это еще куда ни шло для такого разговора. В Одессе я бы и слова на этот счет не сказал.
— А тут — скажете?
— А тут — скажу. Но немного. Сами знаете, наверное, что я всегда тяготел к малой форме. А большую так и не дописал — поспешили меня расстрелять. И даже дружба с Алексеем Максимовичем не помогла, да-с…
— Вы про Горького? — осторожно уточнил я.
— Ну да, конечно. Какое же странное время было!.. СССР отправил меня, чтобы убедить Горького вернуться на родину, а меж тем поездка в Европу едва не убедила меня самого остаться во Франции, с мамой и сестрой. А как славно мы с Алексеем Максимовичем проводили время на Капри! Но, взвесив все «за» и «против», мы все же решили вернуться… сейчас уж и не скажу точно, хотел я этого тогда или нет…
— А чего точно хотели?
— Денег и женщин. Но и то, и то я получал прекрасно и за пределами Союза, и в его границах. Не знаю, не знаю, чем меня так манил СССР. Может быть, имел место азарт?
— А вы были азартным человеком?
— О, более чем. — Богдан-Бабель улыбнулся. — Вы, возможно, в курсе, что я нередко продавал один и тот же рассказ нескольким советским издательствам. А потом сидел и фантазировал — что будет, если все номера выйдут в один день. Хотя еще больше я любил авансы.
— За что любили?
— Ну как же? Ничего еще не написано, а деньги уже получены. Благодать. Жаль, что с женщинами так не работало… Они были роскошными чудесными потрясающими, все до единой… Простите. Ввечеру на меня вновь наваливаются прилагательные, хотя больше одного даже в описание самых невероятных дам ставить не следует. Считайте это крохотным штрихом из массива, который собой представляет литературный код.
Мне потребовалась небольшая пауза, чтобы осмыслить сказанное Богданом-Бабелем. Наконец я сказал:
— А насколько вообще важен литературный код для писателя? И что он дает читателю?
— Интересно вы спросили. Литературный код не просто важен, без него литературы не случится. Но ирония в том, что он, этот код, уникален, у каждого свой. Как и читатель.
— Но есть же читатели, которые читают все подряд?
— А за любовь таких бороться нет смысла. — Богдан-Бабель развел руками. — Для подобных чтение — пахота или… спорт? Наверное. Цель — не получить удовольствие в процессе, а добраться до финиша, чтобы принять или отвергнуть текст. В итоге чтение оборачивается банальным референдумом.
— Как же тогда найти свой код и своего читателя?
Богдан-Бабель задумался ненадолго, будто подзабыл текст (а может, и правда забыл — от усталости из-за трудной дороги). Наконец он сказал:
— Вы обращали внимание, как я выдерживал ритм и слог речи на идише, особенно в диалогах? Это то, без чего никакой код не работает. Это, мой друг, уникальность. Это делает ваш стиль узнаваемым.
— Но узнаваемые детали надо же нанизывать на какой-то базис, — заметил я.
— А это безусловно. Но базис надо найти. Часто молодые литераторы утопают в метафорах. Это отвлекает от главного. Важней всего для рассказчика что?
— Рассказать историю?
— Да уже все без меня знаете! — Богдан-Бабель радостно хлопнул в ладоши. — А все, что отвлекает, надо выбрасывать. И вы тут, конечно, можете спросить — а как же Набоков? А я скажу — не знаю, как он, мы не общаемся. Хотите, сами поговорите с ним в Берлине. Я слышал, болтать он любил.
— Но вы же сами начинали с цветистого языка, — заметил я.
— В Одессе говорят — неважно, как ты начал, главное, как ты кончил. Оставьте пошлые мысли, это про жизнь! Поздние рассказы, если помните, написаны в строгой и сдержанной манере. Ничего лишнего. Также важно работать с семантикой. Как там у вас переименовали американские трактиры «Макдональдс»?
— «Вкусно и точка».
— Так вот: секвестируя смысл логической семантикой, можно продолжить: «Вкус… очка». Хе-хе.
Бабель-Богдан ухмыльнулся. Если на минутку представить, что мы действительно общались с духом покойного одесского литератора, можно было бы удивиться, как российские инициаторы ребрендинга американской закусочной умудрились дать повод для шуток в потустороннем мире. Но мне казалось правильным дежурно отбывать свою роль. В каком-то смысле это был театр одного актера — Богдана, — а я был активным зрителем, которого удерживали здесь только контракт с Глебом и любопытство.
Поэтому я спросил:
— А почему с годами приходит такое понимание?
— Не знаю, — сказал Богдан-Бабель. — Возможно, чем меньше тебе осталось, тем меньше хочется тратить время на что-то неважное. Кому нужно описание воротника статиста, едущего с героем в одном автобусе? Нам нужен герой, нужна угроза ему и пути для отступления, чтобы мы видели шанс на спасение. Но самое важное — чтобы герой, словно жук, желая спастись, на деле закапывал себя все глубже. Такая вот ирония. Именно такая драма жива, потому что граничит со смертью… и нередко ею заканчивается. Как у меня со Стрекозой.
— «Стрекозой»? — не понял я. — Это… ваш рассказ, простите? Или…
— Это была моя последняя любовь, — с грустной улыбкой ответил Богдан-Бабель. — Я жизни себе без нее не представлял, поэтому ходил, убитый горем, когда моя Женечка свела счеты с жизнью. И ее муж, нарком Николай Ежов, решил смиловаться надо мной и способствовал моему аресту, а после — и расстрелу. Такой вот был добрый малый.
Богдан-Бабель смолк ненадолго, а потом сказал:
— Всю дорогу у меня был выбор — отступить или продолжить. Я продолжал, и было мне хорошо, но был ли это путь в глубину?.. Как знать.
— Одним словом, вы сами себя загнали в угол.
— Одним словом — два слова. — Богдан-Бабель лукаво улыбнулся. — Подумайте об этом. А пока — прощайте, Макс. Удачи в Берлине. К слову, мы со Стрекозой познакомились именно там.
Богдан-Бабель подмигнул мне — и внезапно закашлялся, да так, что невольно погасил стоящие на столе свечи.
— С вами все в порядке, Исаак Эммануилович? — спросил я.
Богдан-Бабель поднял на меня глаза и с надеждой уточнил:
— Значит, было?
— Было? В смысле, все закончилось? — удивился я. — Не слишком ли быстро?
— А сколько прошло?
— Да минут десять от силы. Глеб точно не разозлится?
— Глеба я беру на себя, — устало сказал Богдан. — Повторять это я точно не буду. И так много сил отбирает. Пойдем в гостиницу, а?
Я хотел сыронизировать, что-де как Бабель с нами говорил вообще, если в Риге никогда не был, но, окинув мага взглядом, передумал. Чуть ли не впервые за время нашего путешествия медиум не пытался выглядеть крутым магом, знающим о жизни и смерти куда больше обычного мещанина. Сейчас передо мной был человек, который просто дико устал и мечтал прилечь как можно скорей.
Я помог Богдану собрать вещи в рюкзак, и мы вышли из комнаты. В темных коридорах театра нам встретился Кучерявый; он повторял текст своей роли и поэтому не стал нас провожать — лишь махнул рукой и продолжил шептать:
— «Мы должны задушить Беню Крика, — сказал он, — потому что там, где есть государь император, там нет короля. Сегодня, когда Крик выдает замуж сестру и все они будут там, сегодня нужно сделать облаву...»[1]
Обратный путь прошел в вялом обсуждении сеанса. Узнав про Набокова и Берлин, Богдан заметно оживился:
— Германия — это отлично! Значит, поедем туда.
— Германия отлична для кого? — осторожно уточнил я.
— Для поиска литературного кода, конечно же, — нашелся маг.
И снова я решил пожалеть его и избавить от язвительных уточняющих вопросов. Хватит с него и оправданий перед Глебом, который уже трижды нарушал тишину звонками, — маг упрямо сбрасывал его вызовы.
Когда мы уже стояли у порога гостиницы, Богдан попросил:
— Ты тоже трубку не бери, ладно? Я сам ему позвоню, сразу как в номер зайду.
Я нехотя кивнул. Невольно мне пришлось принять темную сторону Богдана — просто потому, что еще более черная сторона «Team Prostoy» в лице избалованного отпрыска Ивана Иваныча нравилась мне куда меньше.
Когда мы распрощались и разбрелись по номерам, я снова уселся за Всемирского. После того, как оплата снова не прошла, я позвонил знакомому хакеру, и он посоветовал очистить кэш компа. Я последовал его совету… и все внезапно получилось.
Маленький триумф на излете дня вдохновил меня, и я, недолго думая, написал:
«Свидание с Бабелем в тюрьме НКВД “Сухановская” за месяц до расстрела. Приговор неизвестен».
И Всемирский тут же начал вещать — как будто подпитка в виде денег ускорила его раза в четыре…
[1] Исаак Бабель, «Одесские рассказы».
Максим Привезенцев
О книге - https://pontograph.taplink.ws
